Негодяи швырнули Михаила Семёновича ничком на холодный шершавый бетон.
Безжалостный сапог промял лопатки.
Михаил Семёнович не сопротивлялся: бессмысленно. Их было человек пять. А Михаила – не больше половины. Человека. Остальное человеческое в нём было растоптано, расплющено коваными кирзачами, расплавлено нещадным утюгом, сплюнуто на пол с последними резцами.

Главарь криво усмехнулся:
- Ну что, клиент готов?

Михаила снова пнули – он понял, что вопрос адресован ему, хоть и говорилось о нём в третьем лице. Возможно, главарь был поляком. Хотя – какая разница?

Готоуу… - тихо провыл Михаил: горькое слово едва протиснулось сквозь окровавленные губы.

Отлично! Подписывай!

И Михаилу подсунули договор, в отдавленные пальцы вложили «паркер». Непослушной рукой Михаил вывел свой вензель. Фирма «Олеастерз лтд», со всеми своими активами, перешла к третьим лицам. К лицам криминальной национальности.

Молодца! – похвалил главарь. – Вот так бы сразу. Долг платежом зелен. Каков обет – таков дебет! Каков кредит – таков…
Главарь задумался над рифмой.

Бандит! – сам для себя неожиданно выпалил Михаил. Его снова пнули за «внерегламентный базар».

Но сам главарь, напротив, обрадовался и гаркнул:
- Правильно, мать твою! – и он тоже лягнул Михаила, но уже не с упрёком, а в знак поощрения, почти что по-дружески. Михаил сплюнул коренной зуб: осталось ещё два.

А теперь, - сказал главарь, - заключительный штришок. Как ты относишься к фильмам Квентина Тарантино? Я – обожаю фильмы Квентина Тарантино! По-моему, они обладают очень высокой художественной и воспитательной ценностью.

Михаил подумал, что сейчас его убьют. Наконец-то!
Он попытался вспомнить всю жизнь – но сознание застили видения утюга и гнусных рож садистов.

Как ты относишься к фильму «Братва»? – продолжал допытываться главарь. – Да, он не так известен, как «Криминальное чтиво» - но в нём есть свой шарм… Как во всём, что американцы снимают про британцев. Шарм – и некий этакий шаловливый детский пиетет к родительской нации. Когда-то я писал диссертацию на эту тему. Меня провалили – и вот мы оба в дерьме. Разница в том, что я стою на твоих плечах. Так ты смотрел фильм «Братва»?

Главарь отбросил руку вбок, с требовательно раскрытой ладонью, как хирург над операционным столом – и в нее тут же вложили мясницкий тесак.

Чья-то немилосердная подошва до хруста прижала правое предплечье Михаила к полу. Он не смотрел фильм «Братва» - но понял…
- Зачем? – закричал он, захлёбываясь воплем и багровой, тошнотворно густой слюной.

Затем! – веско ответил главарь. – Нам на память, тебе на память. И чтоб, чиста, заяву ментам нечем было накатать…

Кто-то омерзительно заржал.
И главарь маханул тесаком…

Михаил очнулся в больнице. Замотанная в бинт культя жестоко ныла, несмотря на обезболивающее. Но куда страшнее телесной боли было сознание непоправимой утраты.

«Я теперь инвалид. Человек обесцененный… Ларка уйдёт… Как пить… Хочу пить! Яду мне, яду!»

Сосед по палате, интеллигентный старичок в пижаме и почему-то в панамке, угостил Михаила тыквенным соком из литровой банки.

«Тебя, парень, на крыльце подобрали, - рассказывал старичок. – И жгутом кто-то руку стянул – а то бы «кровоистощился» весь…»

«Кто отрубил – тот и стянул! – с плазменной ненавистью подумал Михаил. – Нихрена не боятся сволочи! Менты куплены, прокурор на крючке, чекисты на подсосе…»

«Доктор сказал, что тебя бродячие собаки покусали!» – проинформировал старичок.

«Как есть собаки! – мысленно согласился Михаил. – Суки! ВолкИ! Твари! И Ларка – тварь… С шофёром… С замом… Сука! Теперь – точно уйдёт!»

В этот момент дверь распахнулась и в палату влетела жена Михаила, Лариса. С двумя полиэтиленовыми пакетами – настолько тяжёлыми, что ручки оборвались и Лариса прижимала их к груди, видом своим напоминая радистку Кэт, укрывающуюся в берлинской канализации.

Лариса принялась вытряхивать содержимое пакетов – бананы, бритвенный прибор, йогурты, мыло, курицу в фольге, полотенце, и много чего ещё – прямо на койку Михаила.
Тот смотрел отрешенно: к чему бы эти знаки внимания, когда и так всё ясно?

Лариса одной рукой выгребала неисчерпаемые пакеты, по очереди, а другой – всё гладила Михаила по волосам, неотрывно глядела ему в глаза, не стесняясь своей отёчной синей туши, и спрашивала: «Ты как? Ты как?»

«Ничего!» - ответил Михаил, а про себя расшифровал: «В смысле, «ничто». Я теперь – ничто. Полное ничтожество!».

Собравшись с духом, Михаил выдал индульгенцию:
«Лариса! Бросай меня! Зачем я тебе такой?»

«Я – калека! Более того, я нищий калека: они отобрали всё! – с каким-то мрачным мазохистичным упоением увещевал жену Михаил. – Я и раньше был скверным мужем… Гулял направо и налево… Особенно – налево… Приходил пьяный. Хамил. А теперь – и вовсе… Не губи себя, Лара!»

Лариса вдруг утёрла слёзы, складки поплывшего лица её расправились, обрели силу и строгость, глаза полыхнули сухим гневом любви:
«Опомнись! Что ты такое говоришь, Майк! Ты… ты… ты был и есть… - видно, она хотела высказать слишком многое: слова комковались в её натруженном рыданиями горле. Но, наконец, прорвались самые важные и сильные: - Ты – хороший муж! Лучший!»

Дальше Лариса говорила без остановки.
Да, что было – то было. Они ссорились и даже дрались и даже изменяли друг другу. Но это потому что милые – только тешатся. И если уж она не покинула любимого Майка, когда тот был силён и богат – как же может она бросить его теперь, когда он слаб и немощен финансово? И в беде, и в радости… Разве Майк забыл? Пока смерть не разлучит нас… Только смерть. И ничего кроме. А Майку ещё – жить и жить. Подумаешь – рука? Да даже если б он стал, как этот английский профессор в каталке, без голоса… Нет – всё равно и никогда! И думать не смей!

Михаил же внезапно ощутил необычайную теплоту, поднявшуюся из груди, хлынувшую в голову и растопившую его глаза, заиндевевшие от картин мира холодного чистогана и отмороженной криминальной реальности. Он хлопал ресницами – и прозревал. Он будто впервые увидал свою жену. Точнее, нет: после долгих лет чувственного окоченения он вновь увидел её такой, какой видел в беззаботные студенческие годы. «Она назвала меня Майк – совсем как ТОГДА!»

«Мы уедем отсюда далеко-далеко! – думал Михаил. - У меня осталась ещё квартира – я продам её, и мы поселимся в рыбацкой хибаре на берегу моря. Я буду удить рыбу, а Лариса будет её чистить. Потому что держать удочку можно и одной рукой, а скоблить чешую – неудобно. Но я буду держать удочку. Я буду заниматься с эспандером, я так разовью свою левую руку, что смогу вытащить самую большую рыбу… Даже – марлина. А по вечерам мы будем сидеть на пляже и любоваться закатом. Ловить последний зелёный луч солнца, тонущего в морской дали. А ночью мимо будут проплывать величественные белые лайнеры и приветствовать нас огнями своих бортов… О, эти огни их бортов… Огни бортов…»

И Михаил вновь погрузился в забытье – но на сей раз безмятежное, чистое и тёплое, как вода Красного моря, где они отдыхали вместе два года тому назад. Михаил уронил голову на колени Ларисе, а та всё ласкала и ласкала его локоны. С покойной и светлой улыбкой на лице…

P-s.: Эта миниатюра родилась в те времена, когда шла дискуссия о сущности и роли т.н. "постмодерна". И некоторые интересующиеся литературой люди склонялись к тому мнению, что "постмодерн" - это просто эвфемизм "похабщины" и "фекальщины". На самом деле, не совсем так. "Опохабление" и "фекализация" - это наиболее доступные (и для авторов, и для читателей) методы "потмодернизации". Но вполне можно обходиться и без них, когда желаешь цинично постебаться над культурным наследием и разумно сузить его "ангиноидную" распёртость.
Собственно, как пример "чистого" постмодерна, я и написал тогда эту миниатюру. Сейчас - её проходят в ВУЗах. Там - особо непонятливым студентам на пальцах объясняют, где тут "постмодерн". У читателей здесь, на прозе.ру, впрочем, есть возможность ознакомиться с комментариями. И должен сказать, тогдашний Carapax, несмотря на всю его занудность, был истинно Сенека и Спиноза под одним панцирем:-)

Рецензии

здравствуйте, Артём!

Я не по тексту, а просто мысль появилась после прочтения вашего ответа Котовскому

Вот что заставило задуматься:
"Но всё-таки как осознанная идеология постмодерн сформировался именно в новейшее время, когда становилось ясно, что мы будем раздавлены пиететом перед нашим культурным и нравственным наследием, когда не обстебаем всё это и не облегчим это бремя на наших мозгах и душах".

А кто собственно себя раздавленным ощущает? то есть мне понятно кто - те некоторые, кто не может превзойти культурное наследие, а прославиться хочется, и потому убъём, например, Джона Леннона

Но сказать, что население планеты так-таки страдает от бремени культуры и нравственности - это вряд ли...
в общем, я не понимаю, с чего вдруг постмодерн приобрёл (если это так) значение культурного феномена сравнимого, скажем, с Ренессансом
по-моему, это проблема ограниченного круга нереализовавшися художников, не более

Вдобавок, мне думается, культурно-нравственная эволюция имеет пульсационный характер, а не монотонный, и снижение темпа, некий культурный застой, обязательно должен был наблюдаться после того же Ренессанса... а тут ещё две мировые войны... так что всё нормально, ждите и будет новый импульс:)

Но тем неймётся, они хотят здесь и сейчас, а цивилизация на излёте, когда там ещё будет новый взрыв, а им кажется, что они первыми уловили эту фазу торможения, "открыли" её, а значит имеют моральное оправдание - дело дрянь, - вот и убивают леннонов

Где-то так:)

Здравствуйте, Виктор.

Знаете, я бы не сказал, что постмодерн - явление, сопоставимое с Ренессансом. По размаху, я имею в виду. То есть, лет через триста об этом судить будем. Хотя именно "идеологически" - общего много. "Взять и всё опошлить"(довлеющие культурные императивы и догмы). Отсюда - и Рабле с его похабщиной, и Декамерон, и пышные формы в изо, как вызов прежнему аскетизму, и проч.

Насколько культура прежних веков "довлеет" и "гнетёт"? Большинство населения планеты - естественно, не особенно оно гнетёт. Ещё того меньше - их это касалось в Средние Века, когда дай бог процентов десять были в состоянии прочесть Рабле и Декамерон.
Сейчас, конечно, больше людей, по крайней мере, в развитых странах, активно потребляющих культурные продукты. Пусть и - "массовую" культуру, хотя уж не во всех случаях можно понять, где чистый попсовый идиотизм, а где - "латентный постмодерн, пародирующий самое себя и жанровые штампы", как например - фильм "Армагеддон" с Брюсом Уиллисом.

Ещё раз, насколько мешает жить "культурная культура, славное наследие предков"? Да она не мешает, она помогает жить. Но всё же - Вы никогда не встречали благообразных людей, рассуждающих про Пушкина, Шекспира, Толстого, Серебрянный век - неизменно с предыханиями на грани оргазма? Я - встречал во множестве. И эти люди не то чтобы раздражают, но - вызывают почему-то страстное желание постебаться над тем, что для них свято. Собственно, такие позывы наблюдались и у Маяковского ("хрестоматийный глянец"), и у Хармса, and - you name them.

В этом, собственно, мне и видится главный мотив и сущность постмодерна. В избавлении от избыточного, "завораживающего" пиетета перед культурными величиями. Под лозунгом - take it easy. И, конечно, подобной направленности творческое хулиганство бывало и раньше, но почему постмодерн оформился как "концептуальное" явление именно после двух мировых войн? Потому что - после двух мировых войн. Потому что даже на обывательском уровне стало ясно: может случиться и третья, и она, с большой вероятностью, будет последней. А когда так - то что?
"Да расслабьтесь, граждане! Весьма может статься, что все мы умрём куда раньше, чем думали. И всё, что мы сейчас так чтим, - религия, культура, политические доктрины, - всё это завтра не будет иметь никакого значения. Так спрашивается, какого чёрта? Но главное: чем более серьёзными мы будем сейчас - тем больше вероятность, что завтра мы не будем никакими. Поэтому - take it easy, и - "ничего святого" как принцип".
Как-то вот так.

Убийство же Леннона - это просто выходка психопата, а никакой не постмодерн. Постмодерн - это "убийство" Микки-Мауса. Или, скажем, перфоманс Сида Вишеса, когда он со сцены расстреливал из револьвера (холостыми) специально подготовленных зрителей с "кровь-пакетами" на груди. Остальные зрители, которые были не в курсе, конечно, поначалу смутились. И что Сид Вишес был больной на голову сукин сын - не обсуждается. Однако в данном случае это был именно постмодернистский перфоманс. А когда чуть более больной на голову сукин сын берёт два ствола и устраивает бойню в университете, попутно втыкая аллюзии на культовые фильмы, это всё же больше чистая уголовщина, чем искусство.
Насколько родственны эти явления, циничные перфомансы ради стёба и склонность устраивать натуральные бойни? В чём-то - родственны. Корни - всё те же. "Завтра может быть война, последняя война, или эпидемия, тоже последняя - так собственно, who the fuck cares?"
Ну и - отсутствие больших войн и лишений, комфортность нынешнего безбедного житья, на фоне которого, во-первых, усугубляется потребность в зрелищном насилии, за дефицитом реального, а во-вторых - такие очень редкие вспышки действительно патологического поведения особенно заметны.

Что до "культурного застоя" - я бы не рискнул так охарактеризовать состояние последних шестидесяти лет. Литература - немного утратила то значение, какое имела в девятнадцатом веке. Немного. Но что до качества - по-моему, не так уж мало хороших книжек было написано за это время. И это притом, что "лучшие творческие силы" - уходят в кинематограф.

Цивилизация "на излёте"? Это Вы что имеете в виду под словом "излёт"? Расселение по галактике? Нет, до этого пока ещё далеко. Сто тридцать лет, если быть точным:-)

Всего наилучшего,
Артём

СПАСИТЕЛЬНАЯ ЖЕНСКАЯ ЛЮБОВЬ ПО РОМАНУ М. ШОЛОХОВА «ТИХИЙ ДОН»

«Тихий Дон» М. Шолохова -- роман о судьбах народа в переломную эпоху. Драматично складываются судьбы основных действующих лиц романа. Сложно складываются и женские судьбы, отмеченные глубоким и ярким чувством любви.

Образ матери Григория Мелехова, Ильиничны, олицетворяет трудную долю женщины-казачки, ее высшие нравственные качества. Жизнь с мужем была для нее несладкой. Порой, вспылив, он тяжко избивал ее. Ильинична рано постарела, много болела, однако до последнего дня оставалась заботливой и энергичной хозяйкой.

Ильиничну М. Шолохов называет «мужественной и гордой» старухой. Ей присущи мудрость и справедливость. Ильинична -- хранительница семейного уклада. Она утешает своих детей, когда им плохо, но она же сурово судит их, когда они совершают неправедные поступки. Она пытается отговорить Григория от чрезмерной жестокости: «Ты Бога-то... Бога, сынок, не забывай...». Все ее мысли связаны с судьбами детей, особенно младшего -- Григория. Но любит она не только детей и мужа, но и родную землю, терзаемую войнами и революциями.

Внешней и внутренней красотой отличен образ Аксиньи. Она полностью поглощена любовью к Григорию, в борьбе за счастье она проявляет гордость и мужество. Рано испытавшая всю горечь безрадостной доли женщины, Аксинья смело и открыто восстает против патриархальной морали. В ее страстной любви к Григорию выражен решительный протест против загубленной молодости, против истязаний и деспотизма отца и нелюбимого мужа. Борьба ее за Григория, за счастье с ним -- это борьба за утверждение своих человеческих прав.

Мятежная и непокорная, с гордо поднятой головой, шла она против предрассудков, лицемерия и фальши, вызывая злые толки и пересуды. Через всю свою жизнь пронесла Аксинья любовь к Григорию. Сила и глубина ее чувства выразилась в готовности следовать за любимым на самые тяжкие испытания. Во имя этого чувства она бросает мужа, хозяйство и уходит с Григорием батрачить к Листницким. Во время Гражданской войны она идет с Григорием на фронт, делит с ним все невзгоды походной жизни. И в последний раз по его зову она покидает хутор с надеждой найти вместе с ним свою «долю» на Кубани. Вся сила характера Аксиньи выразилась в одном всеохватывающем чувстве -- любви к Григорию.

Любит Григория и Наталья, женщина высокой нравственной чистоты. Но она нелюбима, и ее судьба отмечена страданием. Однако Наталья надеется на лучшую долю. Она проклинает Григория, однако любит его бесконечно. И счастье приходит, в семье воцаряются согласие и любовь. Она родила двойню -- сына и дочь. Наталья оказалась столь же любящей и заботливой матерью, какой была и женой. Но в конце концов Наталья не может простить неверность мужа, отказывается от материнства и погибает. Уничтоженной и оскорбленной Наталья не хотела жить, потому что идеал ее жизни -- чистота.

Полная противоположность ей -- Дарья Мелехова, разбитная, беспутная бабенка, готовая «крутить любовь» с первым встречным. Но вот приходит решающий час -- час испытаний, и за этой уличной моралью, за развязностью открывается что-то другое, доселе скрытое, что обещало другие возможности, другое направление и развитие характера. Дарья решила умереть, чтобы не быть обезображенной «дурной болезнью». В этом решении гордый вызов и человеческая сила.

Шантель Шоу

Спасительная сила чувств

– Могу я вам чем-то помочь? – вежливо поинтересовался Алексос Гионакис, когда в понедельник утром вошел в свой кабинет и увидел там незнакомую женщину, которая возилась с его кофемашиной.

За последний месяц он поменял четырех персональных ассистенток, потому что ни одна из них не сумела навести порядок в его чрезвычайно напряженном рабочем графике. Но сегодня из отпуска должна была вернуться его сверхспособная личная помощница, и он с нетерпением ждал того момента, когда его жизнь снова войдет в привычное русло. Настроение Алекоса испортилось при мысли о том, что Сара по каким-то причинам может задержаться с выходом на работу и ему придется провести еще один день в компании временной секретарши.

Он быстрым взглядом окинул незнакомку, задержавшись на ее волосах, свободно ниспадавших ей на плечи и вобравших в себя множество оттенков, начиная от карамельного и заканчивая латте. Соблазнительная фигурка женщины была упакована в розовую блузку приглушенных тонов и кремовую юбку-карандаш длиной чуть выше колена.

Алекос с одобрением посмотрел на ее длинные ноги, красоту которых подчеркивали туфли на высоких каблуках и с открытым мыском, в котором виднелись ее пальчики. Он заметил, что лак на них был игриво-розового цвета, который больше подходил для пляжа, чем для престижного офиса «Корпорации Гионакис», находившегося на улице Пикадилли.

– Доброе утро, Алекос.

– Сара? – потрясенно выдавил Алекос.

Но когда женщина повернулась, он понял, что ошибки быть не могло. Несмотря на то что она стояла чуть поодаль, Алекос сразу же узнал эти невероятно зеленые глаза. Они были единственной заслуживающей внимания чертой его личной ассистентки. Точнее, так было раньше, когда Сара на протяжении двух последних лет приходила на работу в темно-синих юбках с пиджаками, которые она дополняла белыми блузками, застегнутыми на все пуговички, или черными водолазками.

До того как Сара вдруг надумала взять месячный отпуск, чтобы отдохнуть в Испании, Алекос описал бы внешний вид своей помощницы как ухоженный, практичный и откровенно скучный. Алекос конечно же не хотел ее отпускать, но она заявила, что не брала отпуск с тех пор, как начала работать в его компании, если не считать один выходной, когда она поехала на похороны матери. Сара тогда выглядела бледнее обычного, и, хоть Алекос не отличался особой чувствительностью, он не мог не признать, что забота о неизлечимо больной матери могла истощить ее силы, поэтому он неохотно согласился и отпустил ее на целый месяц.

Алекос знал, что Сара любит историю, поэтому думал, что она выберет тур по историческим местам Испании. Там конечно же будет полно пенсионеров, и его помощница обязательно подружится с какой-нибудь старой девой или вдовой, которая путешествует в одиночестве и которая будет признательна Саре за присущую ей доброту.

Он был очень удивлен, когда Сара заявила, что собирается в МСО-тур, что значило отдых для молодых, свободных и одиноких. Алекос предположил, что этот туроператор специализируется на организации отдыха для людей двадцати с небольшим лет, которые хотят каждый вечер проводить в клубах или веселиться на пляже. В газетах часто появлялись снимки с оргиями, которые устраивали британцы в Бенидорме. Когда Алекос заметил, что ее тур лучше назвать ДДС – Доступные Для Секса, – Сара захохотала и, к его большому изумлению, сказала, что не против как следует оторваться.

Алекос снова посмотрел на ее волосы. Сара всегда собирала их в аккуратный пучок с помощью целого арсенала металлических шпилек.

– Ты поменяла прическу, – бросил он. – Я пытался понять, почему ты выглядишь по-другому.

– Да, я подстриглась. Волосы были такими длинными, почти до пояса, и мне до смерти надоело каждый раз собирать их в пучок. – Она провела рукой по шелковистым прядям, которые в потоке солнечных лучей, льющихся через окна, заблестели, подобно золоту, и Алекос вдруг почувствовал какое-то внутреннее волнение. – А еще я сменила очки на контактные линзы. Хотя, если честно, я еще не привыкла к ним. Иногда у меня слезятся глаза.

Алекос облегченно вздохнул оттого, что она хлопала своими ресницами не потому, что пыталась соблазнить его, а потому, что ей причиняли неудобство ее контактные линзы. Да, без своих очков в толстой оправе Сара выглядела по-другому. Тут же стали более заметными ее скулы, и ее лицо стало намного более привлекательным.

Ему стало интересно, не сделала ли она что-нибудь вроде пластической операции для своих губ. Алекос наверняка бы запомнил такие пухлые губки. Боже правый, ее нижняя губа была такой соблазнительной, что ему вдруг захотелось поцеловать ее. Алекос отбросил эту нелепую идею и напомнил себе, что перед ним его Серая Мышка. Именно так окрестила Сару одна из легиона длинноногих белокурых любовниц Алекоса.

Это прозвище подходило непримечательному внешнему виду Сары, но никак не ее чувству юмора, острому уму и не менее острому язычку. Алекос уважал свою личную помощницу, потому что Сара Лавджой была единственной женщиной, которая не боялась высказывать свое мнение, даже если оно отличалось от его собственного.

– Я отнесу кофе на ваш стол? – Не дожидаясь ответа, Сара пересекла комнату и поставила чашку на стол.

Алекос с замиранием сердца смотрел, как при ходьбе соблазнительно покачивались ее бедра, а когда она чуть наклонилась над столом, юбка плотнее облегла ее ягодицы.

Он громко прокашлялся и, сжав ручку портфеля, прикрылся им, чтобы Сара не заметила, что он возбужден. Да что, черт подери, творится с ним? Впервые за этот месяц Алекос проснулся в чудесном настроении, зная, что сегодня на работу вернется его суперспособная помощница и они начнут разгребать дела, которые скопились за время ее отсутствия.

Но мысли о работе тут же улетучились, стоило Саре повернуться к нему лицом, и он заметил, как розовая шелковая блузка мягко подчеркивает ее упругую грудь. Две верхние пуговички были расстегнуты недостаточно для того, чтобы увидеть ложбинку, но более чем достаточно для того, чтобы Алекос с лихорадочно бьющимся пульсом представил, как снимает с нее эту блузку и кружевной бюстгальтер, который просматривался под тонкой тканью.

Алекос с трудом оторвал взгляд от груди Сары и посмотрел на ее удивительно тонкую талию. Он снова прокашлялся.

– Ты… Э-э… Кажется, ты немного похудела.

– Вообще-то на два килограмма. Наверное, благодаря активному образу жизни, который я вела в отпуске.

Интересно, чем именно она занималась в этом туре для молодых, свободных и одиноких? Алекос не отличался богатым воображением, но сразу же представил, как его личная помощница забросила все свои экскурсии и наслаждалась жизнью в обществе какого-нибудь испанского ловеласа.

– Ах да, твой отпуск. Надеюсь, ты отдохнула?

Она довольно улыбнулась, отчего стала похожей на кошку, вылакавшую целую миску сметаны.

– Рад за тебя, – натянуто бросил Алекос. – Но теперь ты вернулась на работу, и мне непонятно, почему ты пришла в одежде, более подходящей для пляжа, чем для офиса.

Когда он говорил таким ледяным, неодобрительным тоном, окружающие тут же принимали его ко вниманию и отвечали уважительно, как он того требовал. Но Сара просто пожала плечами и провела руками по юбке.

– Ну, на пляже я носила намного меньше одежды. На Французской Ривьере для женщин вполне приемлемо загорать топлес.

Неужели Сара ходила без бюстгальтера? Алекос попытался не представлять свою личную помощницу с выставленной на всеобщее обозрение грудью.

– Но мне казалось, ты поехала в Испанию?

– В последнюю минуту я передумала.

Пока Алекос переваривал тот факт, что его в высшей степени организованная помощница могла передумать в последнюю минуту и отправиться в совершенно другое место, чем было задумано, она медленно подошла к нему. Почему он никогда раньше не замечал, как поблескивают, словно изумруды, ее глаза, когда она улыбается? Алекос сердился на себя за такие поэтические глупости, но не мог отвести от нее взгляд.

У каждого художника можно всегда подметить излюбленную тему, и есть такая тема и у Куприна, ее он подчеркнул, может быть, излишне резко, в рассказе "Гранатовый браслет". Это гамсуновская тема о "неразделенной, невознагражденной, мучительной любви ", тема о той большой любви, которая приходит раз в сто лет, о которой любят так красиво мечтать женщины и герои-романтики у Куприна, да и он сам.

В. Львов-Рогачевский

Тема любви, настоящей, возвышенной, идеальной, не требующей ответа и награды, звучит во многих произведениях А. И. Куприна. Именно любовь, по твердому убеждению писателя, делает человека сильным, решительным, смелым, благородным. Она помогает преодолеть любые преграды и невзгоды, помогает сопротивляться несправедливости и жестокости, которые так часто встречаются в жизни, сопротивляться бездуховности окружающего мира, общепринятой обывательской морали современного общества. Сопротивляться и побеждать - пусть даже ценой собственной жизни.

Любовь - это спасительная сила, сберегающая человека и само человечество от нравственного вырождения. На такую любовь способны далеко не все. Она благословляет только лучших из людей, только людей с открытой, неиспорченной душой, с добрым, отзывчивым сердцем. Именно такими и являются герои лучших повестей и рассказов А. И. Куприна ("Олеся", "Поединок", "Суламифь").

Писатель обращается к теме любви как к одной из величайших загадок бытия. И, наверное, именно поэтому в его произведениях настоящая любовь всегда идет рядом со смертью. Смерть во имя спасения - любимого, себя, своего чувства. Нежная и самоотверженная Олеся полюбила "доброго, но только слабого" Ивана Тимофеевича и ради него совершила настоящий подвиг любви. "Чистый и добрый" Ромашов без малейшего сомнения пожертвовал собой ради расчетливой Шурочки Николаевой. Трепетная Суламифь отдала жизнь за своего любимого. Все эти герои вызывают истинное восхищение - восхищение силой характера, глубиной чувств, богатством духовного мира. Их истории проникают в самые глубины сердца, заставляя нас задумываться над тем, что же такое настоящая любовь, какую невероятную силу таит она в себе.

Особенно впечатляет и волнует история романтической любви, описанная в рассказе "Гранатовый браслет". Как обычно в произведениях Куприна, эта любовь заканчивается трагически - не найдя понимания в сердце любимой женщины - гордой и прекрасной княжны Веры, требующей "прекратить как можно скорее" навязчивые ухаживания, Желтков находит единственное возможное для себя решение - уходит из жизни. Но этот факт только подчеркивает истинность любви героя, которая, по словам генерала Аносова, всегда "должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире!" Любовь должна быть возвышенной и бескорыстной, "дивной, всепрощающей, на все готовой, скромной и самоотверженной". Ее не должны касаться "никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы". О такой любви слагают стихи поэты, ей посвящают свои творения художники и музыканты, о такой любви "грезят женщины". Именно такой была любовь Желткова, но, к сожалению, такая любовь почти исчезла из реальной жизни. Как утверждает автор, "виноваты мужчины... неспособные к сильным желаниям, к героическим поступкам, к нежности и обожанию".

Читая рассказ Куприна, начинаешь верить, что и в наши дни еще можно - пусть и редко - встретить такую любовь. Подтверждением этому является тот факт, что история, положенная в основу "Гранатового браслета", взята автором из жизни. Рассказанная хорошими знакомыми писателя, семьей Любимовых, в реальной жизни она не имела такого трагического продолжения, но реальный Желтиков был таким же простым служащим, как и Желтков Куприна. И точно так же в свое время испытывал чистую, искреннюю и бескорыстную любовь, подлинное восхищение и преклонение перед любимой женщиной. Любовь, не ставшую разделенной, но не утратившую от этого своей прелести и величия.

Внешний облик, социальное положение, манера поведения героя рассказа "Гранатовый браслет" соответствуют образу "маленького человека". Но этого "маленького" человека можно назвать "великим ": нас покоряет богатство его внутреннего мира, благородство его души, глубина и сила его чувства. Его любовью не могут управлять ни он сам, ни, тем более, внешние обстоятельства. Лишить его главного чувства в жизни не способны ни уговоры, ни угрозы. Уходя из жизни, чтобы освободить от своего внимания княгиню Веру Николаевну, Желтков пишет ей последнее письмо. Герой не упрекает свою возлюбленную, наоборот, он благодарен ей за то, что она была в его жизни единственной радостью. И даже просит у нее прощения: "Я не виноват, Вера Николаевна, что Богу было угодно послать мне, как громадное счастье, любовь к Вам. Случилось так, что... для меня вся жизнь заключается только в Вас. Я теперь чувствую, что каким-то неудобным клином врезался в Вашу жизнь. Если можете, простите меня за это".

Просить прощения за любовь, за то, что именно эта женщина оказалась одной из немногих "избранных", удостоенных такого всепоглощающего чувства?! Думаю, на такое способны только по-настоящему сильные личности. "В первую секунду я сказал себе: я ее люблю потому, что на свете нет никого похожего на нее, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека прекраснее Вас и нежнее. В Вас как будто бы воплотилась вся красота земли".

Да, такие слова, наверное, могли бы растопить даже самое черствое и гордое сердце. А Вера, на мой взгляд, не была черствой. В ее душе жила нежность, "которой она в себе не ожидала". Жаль, что только прочитав прощальное письмо, она увидела и поняла всю силу, все бескорыстие любви Желткова к ней, все величие души человека, который столько времени был для нее лишь поводом для досады и негодования.

Уходя, этот человек говорит: "Да святится имя Твое". Эти слова звучат как гимн любви, гимн величию человеческой души, гимн самой жизни. Герой умирает, но чувство его живо. До последней минуты Желтков остается сильным, безмерно любящим и благодарным жизни. Его любовь оказалась "сильна как смерть". Она оказалась даже сильнее смерти. Это была любовь, для которой совершить любой подвиг, пойти на мучение или гибель вовсе не труд, а великая радость. Эта любовь побеждает смерть, потому что тот, кто любит, не боится гибели. Он продолжает славить и благодарить возлюбленную. Эта любовь сильнее всего на свете. И эта сила еще больше подчеркивается музыкой Бетховена, которая звучит в финале рассказа. Музыка великого композитора вызывает в душе героини, да и в наших тоже, такое смятение чувств, что невольно верится в бессмертие души, в великую силу любви, дающей вдохновение мастерам искусства и оставляющей вечную память о себе. А если остается жива память об этой любви, то жива и сама любовь, в людской памяти продолжает жить человек, который оказался способным на такое сильное чувство.

Почти век назад великий мастер художественного слова А. И. Куприн поставил важнейшие жизненные вопросы - о смысле человеческой жизни, о силе характера, о достоинстве и справедливости, об истинных чувствах, о любви и смерти. Ответы на эти вопросы искали многие поколения читателей. Продолжаем искать их и мы. А произведения писателя, наполненные неповторимым светом, оптимизмом, волшебством и нереальной красотой, помогают нам следовать в этих поисках по правильному пути. И верить, что обязательно найдем то, что ищем, когда найдем - испытаем, встретим ту единственную, настоящую, истинную любовь, которая способна победить все. Даже смерть!

Сара Лавджой тайно влюблена в своего босса, греческого магната Алекоса Гионакиса, который не обращает на нее никакого внимания. Но после того, как она решает поэкспериментировать со своей внешностью, Алекос буквально не дает ей прохода, и вскоре их отношения выходят за рамки деловых. Сара мечтает о большой и светлой любви, но оказывается, что Гионакис просто использует ее в своих целях…

Шантель Шоу
Спасительная сила чувств

Глава 1

– Могу я вам чем-то помочь? – вежливо поинтересовался Алексос Гионакис, когда в понедельник утром вошел в свой кабинет и увидел там незнакомую женщину, которая возилась с его кофемашиной.

За последний месяц он поменял четырех персональных ассистенток, потому что ни одна из них не сумела навести порядок в его чрезвычайно напряженном рабочем графике. Но сегодня из отпуска должна была вернуться его сверхспособная личная помощница, и он с нетерпением ждал того момента, когда его жизнь снова войдет в привычное русло. Настроение Алекоса испортилось при мысли о том, что Сара по каким-то причинам может задержаться с выходом на работу и ему придется провести еще один день в компании временной секретарши.

Он быстрым взглядом окинул незнакомку, задержавшись на ее волосах, свободно ниспадавших ей на плечи и вобравших в себя множество оттенков, начиная от карамельного и заканчивая латте. Соблазнительная фигурка женщины была упакована в розовую блузку приглушенных тонов и кремовую юбку-карандаш длиной чуть выше колена.

Алекос с одобрением посмотрел на ее длинные ноги, красоту которых подчеркивали туфли на высоких каблуках и с открытым мыском, в котором виднелись ее пальчики. Он заметил, что лак на них был игриво-розового цвета, который больше подходил для пляжа, чем для престижного офиса "Корпорации Гионакис", находившегося на улице Пикадилли.

– Доброе утро, Алекос.

– Сара? – потрясенно выдавил Алекос.

Но когда женщина повернулась, он понял, что ошибки быть не могло. Несмотря на то что она стояла чуть поодаль, Алекос сразу же узнал эти невероятно зеленые глаза. Они были единственной заслуживающей внимания чертой его личной ассистентки. Точнее, так было раньше, когда Сара на протяжении двух последних лет приходила на работу в темно-синих юбках с пиджаками, которые она дополняла белыми блузками, застегнутыми на все пуговички, или черными водолазками.

До того как Сара вдруг надумала взять месячный отпуск, чтобы отдохнуть в Испании, Алекос описал бы внешний вид своей помощницы как ухоженный, практичный и откровенно скучный. Алекос конечно же не хотел ее отпускать, но она заявила, что не брала отпуск с тех пор, как начала работать в его компании, если не считать один выходной, когда она поехала на похороны матери. Сара тогда выглядела бледнее обычного, и, хоть Алекос не отличался особой чувствительностью, он не мог не признать, что забота о неизлечимо больной матери могла истощить ее силы, поэтому он неохотно согласился и отпустил ее на целый месяц.

Алекос знал, что Сара любит историю, поэтому думал, что она выберет тур по историческим местам Испании. Там конечно же будет полно пенсионеров, и его помощница обязательно подружится с какой-нибудь старой девой или вдовой, которая путешествует в одиночестве и которая будет признательна Саре за присущую ей доброту.

Он был очень удивлен, когда Сара заявила, что собирается в МСО-тур, что значило отдых для молодых, свободных и одиноких. Алекос предположил, что этот туроператор специализируется на организации отдыха для людей двадцати с небольшим лет, которые хотят каждый вечер проводить в клубах или веселиться на пляже. В газетах часто появлялись снимки с оргиями, которые устраивали британцы в Бенидорме. Когда Алекос заметил, что ее тур лучше назвать ДДС – Доступные Для Секса, – Сара захохотала и, к его большому изумлению, сказала, что не против как следует оторваться.

Алекос снова посмотрел на ее волосы. Сара всегда собирала их в аккуратный пучок с помощью целого арсенала металлических шпилек.

– Ты поменяла прическу, – бросил он. – Я пытался понять, почему ты выглядишь по-другому.

– Да, я подстриглась. Волосы были такими длинными, почти до пояса, и мне до смерти надоело каждый раз собирать их в пучок. – Она провела рукой по шелковистым прядям, которые в потоке солнечных лучей, льющихся через окна, заблестели, подобно золоту, и Алекос вдруг почувствовал какое-то внутреннее волнение. – А еще я сменила очки на контактные линзы. Хотя, если честно, я еще не привыкла к ним. Иногда у меня слезятся глаза.

Алекос облегченно вздохнул оттого, что она хлопала своими ресницами не потому, что пыталась соблазнить его, а потому, что ей причиняли неудобство ее контактные линзы. Да, без своих очков в толстой оправе Сара выглядела по-другому. Тут же стали более заметными ее скулы, и ее лицо стало намного более привлекательным.

Ему стало интересно, не сделала ли она что-нибудь вроде пластической операции для своих губ. Алекос наверняка бы запомнил такие пухлые губки. Боже правый, ее нижняя губа была такой соблазнительной, что ему вдруг захотелось поцеловать ее. Алекос отбросил эту нелепую идею и напомнил себе, что перед ним его Серая Мышка. Именно так окрестила Сару одна из легиона длинноногих белокурых любовниц Алекоса.

Это прозвище подходило непримечательному внешнему виду Сары, но никак не ее чувству юмора, острому уму и не менее острому язычку. Алекос уважал свою личную помощницу, потому что Сара Лавджой была единственной женщиной, которая не боялась высказывать свое мнение, даже если оно отличалось от его собственного.

– Я отнесу кофе на ваш стол? – Не дожидаясь ответа, Сара пересекла комнату и поставила чашку на стол.

Алекос с замиранием сердца смотрел, как при ходьбе соблазнительно покачивались ее бедра, а когда она чуть наклонилась над столом, юбка плотнее облегла ее ягодицы.

Он громко прокашлялся и, сжав ручку портфеля, прикрылся им, чтобы Сара не заметила, что он возбужден. Да что, черт подери, творится с ним? Впервые за этот месяц Алекос проснулся в чудесном настроении, зная, что сегодня на работу вернется его суперспособная помощница и они начнут разгребать дела, которые скопились за время ее отсутствия.

Но мысли о работе тут же улетучились, стоило Саре повернуться к нему лицом, и он заметил, как розовая шелковая блузка мягко подчеркивает ее упругую грудь. Две верхние пуговички были расстегнуты недостаточно для того, чтобы увидеть ложбинку, но более чем достаточно для того, чтобы Алекос с лихорадочно бьющимся пульсом представил, как снимает с нее эту блузку и кружевной бюстгальтер, который просматривался под тонкой тканью.

Алекос с трудом оторвал взгляд от груди Сары и посмотрел на ее удивительно тонкую талию. Он снова прокашлялся.

– Ты… Э-э… Кажется, ты немного похудела.

– Вообще-то на два килограмма. Наверное, благодаря активному образу жизни, который я вела в отпуске.

Интересно, чем именно она занималась в этом туре для молодых, свободных и одиноких? Алекос не отличался богатым воображением, но сразу же представил, как его личная помощница забросила все свои экскурсии и наслаждалась жизнью в обществе какого-нибудь испанского ловеласа.

– Ах да, твой отпуск. Надеюсь, ты отдохнула?

Она довольно улыбнулась, отчего стала похожей на кошку, вылакавшую целую миску сметаны.

– Рад за тебя, – натянуто бросил Алекос. – Но теперь ты вернулась на работу, и мне непонятно, почему ты пришла в одежде, более подходящей для пляжа, чем для офиса.

Когда он говорил таким ледяным, неодобрительным тоном, окружающие тут же принимали его ко вниманию и отвечали уважительно, как он того требовал. Но Сара просто пожала плечами и провела руками по юбке.

– Ну, на пляже я носила намного меньше одежды. На Французской Ривьере для женщин вполне приемлемо загорать топлес.

Неужели Сара ходила без бюстгальтера? Алекос попытался не представлять свою личную помощницу с выставленной на всеобщее обозрение грудью.

– Но мне казалось, ты поехала в Испанию?

– В последнюю минуту я передумала.

Пока Алекос переваривал тот факт, что его в высшей степени организованная помощница могла передумать в последнюю минуту и отправиться в совершенно другое место, чем было задумано, она медленно подошла к нему. Почему он никогда раньше не замечал, как поблескивают, словно изумруды, ее глаза, когда она улыбается? Алекос сердился на себя за такие поэтические глупости, но не мог отвести от нее взгляд.

Сара сменила не только прическу и стиль одежды, она также выбрала другие духи: соблазнительный аромат, в котором соединились цитрусовые и насыщенные нотки экзотических цветов. Алекос не смог оставаться равнодушным, чувствуя, как тяжелеет его плоть.

– Итак, чем мы займемся сейчас? – промурлыкала Сара.

– Что? – Алекос застыл, а его воображение тут же нарисовало картинку, где Сара лежала раскинувшись на его кожаном диване, с задранной до талии юбкой и разведенными в сторону ногами, ожидая, когда он займет свое место между ее бедрами.